Считается, что Илья Репин открыл образ бурлаков. Утвердилось мнение, что именно с него началась эта тема в истории русского изобразительного искусства. Однако это не так. До Репина бурлаков показали в своих работах Василий Верещагин и Алексей Саврасов. Так, например, Саврасов воспроизвел мотив ритмичного движения, образ изнурительного труда, нищету бурлацкой жизни. Одним словом, все то, что Репин подчеркивал в своей картине, есть и у Саврасова, который, являясь пейзажистом, не пошел дальше по пути разработки данного сюжета, оставив его.
В. Верещагин. Бурлаки на Волге. 1866
А. Саврасов. Бурлаки на Волге. 1871
Вместе с Репиным по Волге путешествовал другой живописец – Федор Васильев. Художники жили под Жигулями, где Репин писал «Бурлаков на Волге».
Васильев тоже выполнил несколько работ из жизни бурлаков. Например, в «Виде на Волге. Барки» показаны те же бурлацкие будни, тот же быт, но представленный с романтической стороны. Если Репина интересовало положение бурлаков, и он изобразил их тягостный труд, подойдя к сюжету с социальной стороны, то Васильев написал рабочих у костра, сосредоточив основное свое внимание на красоте природы. Васильева более интересовала просыпающаяся после ночной свежести река, едва уловимое движение воздуха, чуть касающееся парусов, резные узоры на корме барки. У Васильева получился совсем другой рассказ, совсем другая Волга.
Ф. Васильев. Вид на Волге. Барки. 1870
И. Репин. Бурлаки на Волге. 1873
Репин высоко ценил талант Васильева, писал о нем:
«Васильев не ложится. Он взял альбом побольше и зарисовывает свои впечатления Царевщины. Прелестно у него выходили на этюде с натуры эти лопушки на песке в русле Воложки. Как он чувствует пластику всякого листа, стебля! Так они у него разворачиваются, поворачиваются в разные стороны и прямо ракурсом на зрителя. Какая богатейшая память у Васильева на все эти даже мельчайшие детали! И как он все это острым карандашом чеканит, чеканит, как гравер на медной доске!.. А потом ведь всегда он обобщает картину до грандиозного впечатления... И как он это все запоминает? Да, запоминать-то еще не штука, вот и я помню – сорок четыре года прошло, – но выразить, вырисовать все это на память! Да еще примите во внимание, сколько мы с ним отмахали веслами сейчас! У меня прямо глаза слипаются, я засыпаю.
Просыпаюсь... а лампа все горит, и сам Васильев горит, горит всем существом ярче нашей скромной лампы... Вот энергия! Да, вот настоящий талант! Вот он, «гуляка праздный», по выражению Сальери. Да, это тот самый франт, так серьезно думающий о модной прическе, о щегольском цилиндре, лайковых перчатках, не забывающий смахнуть пыль с изящных ботинок на пороге к мировому. Зато теперь он в полном самозабвении; лицо его сияет творческой улыбкой, голова склоняется то вправо, то влево; рисунок он часто отводит подальше от глаз, чтобы видеть общее. Меня даже в жар начинает бросать при виде дивного молодого художника, так беззаветно увлекающегося своим творчеством, так любящего искусство! Вот откуда весь этот невероятный опыт юноши-мастера, вот где великая мудрость, зрелость искусства... Долго, долго глядел я на него в обаянии. Дремал, засыпал, просыпался, а он все с неуменьшающейся страстью скрипел карандашом...
Все более и более острыми розовыми иглами лучится наша лампочка перед Васильевым. Он едва слышно насвистывает мотив из «Патетической сонаты» Бетховена. Он обожает эту вещь; начал одним пальцем разучивать ее и наконец знал в совершенстве всю наизусть».
И. Репин. Бурлаки на Волге. 1873
