
Улица Советская. Тамбов. Фото 2012 года
Интенсивное послевоенное развитие новых жилых массивов в США и Европе столкнулось с неожиданным непредвиденным явлением — обострением социальной и криминогенной обстановки в районах нового развития, ухудшением имиджа, утерей привлекательности и блокированием дальнейшего их развития. В связи с этим при содействии государственных и девелоперских структур с середины 1960-х годов в США и Англии, а затем и в других странах, ведутся активные исследования на тему качества городской среды. Они, в конечном счете, отвечают на ряд вопросов:
какие качества городской среды делают то или иное место "успешным"?
какие условия или базовые параметры нужно закладывать в новые проекты…?
какие меры возможны для конверсии малоуспешных мест?
каким образом возможно устойчивое поддержание качества среды?
Работы по этим направлениям вступили в активную фазу к началу 1980-х гг. в виде реальных комплексных проектов по реабилитации городской среды старых промышленных центров Манчестера и Шеффилда и продолжились в программе реабилитации убывающих городов Восточной Германии.
К середине 1990-х гг. сформировался устойчивый комплекс представлений, успешно применяемых в разных странах к различным условиям и обстоятельствам. Однако попытка использовать основные положения этой области знаний в специфических условиях российских городов по большей части не обнаруживает в них черт, характерных для "успешного места".
"...К нам как-то обратилась одна девелоперская компания с просьбой оказать содействие в конкурсе на проект комплексного редевелопмента центральной части одного из южнороссийских городов. Пытаемся уяснить постановку задачи. В ходе дебатов она выглядит так: город теперь со столичными функциями, стало быть, нарисуйте красивые стеклянные башни здесь, здесь, здесь и здесь.
На фотографиях, сделанных с самолета, мы видим брошенный на произвол довольно ветхий исторический центр, состарившуюся жилую застройку советских времен в окружении ржавых коммунальных гаражей и ветхих дач; повсюду заметны разномастные, разнокалиберные, несогласующиеся даже между собой постройки новейших времен. Поскольку город южный, везде видны центры активности местного населения — мелкие сооруженные из чего под руку попадется рыночные агломерации — в общем, ситуация в целом довольно типичная. Что с этим делать? Отвечают — снести и построить всё новое. Действительно, на фотографиях видно, как застройщики уже накинулись с одного угла на исторический центр с поквартальной зачисткой.
Смотрим проекты, реализующиеся в ближайшее время. Башни, башни... город стеклянных башен, остекленелый макет Манхеттена… Пытаемся обратить внимание на то, что в советское время в ключевых местах центральной части города уже были построены группы жилых башен из железобетонных панелей, за сорок лет утерявшие былой блеск. Однако это не обсуждается, поскольку строения "старые и некрасивые".
Ассоциирование нового функционального наполнения с новыми объектами вполне типично и правомерно с точки зрения довольно популярного в отечественной проектной практике объектно-ориентированного способа мышления. Но в рамках концепции "успешного места" это только один из целого ряда подходов в общем решении. С точки зрения концепции среда как объект проектирования проявляет свойства процесса, и, соответственно, требует процессно-ориентированного подхода. Поясним на примере.
Усиление за последнее десятилетие столичных функций Барселоны началось с решения, казалось бы, косвенной задачи — город поставил себе цель занять место в числе городов, приспособленных к проведению конгрессов численностью от пяти тысяч участников. Последствия решения этой стратегической задачи разворачиваются в лавинообразной прогрессии — количество конгрессов и выставок, проводимых в городе превысило 300 в год, из них более двух третей имеют статус международных, в городе в пять раз увеличилось количество краткосрочных (на 1-3 дня) посетителей, под эту категорию развернулась масштабная инфраструктура обслуживания, город выработал устойчивый имидж постоянного прогресса и позитивного обновления, что привлекло беспрецедентные масштабы инвестирования, и теперь город поставлен перед необходимостью (и имеет при этом достаточные способности!) комплексного градостроительного преобразования в размере одной пятой от всей территории.
Как видно, "стеклянные башни" явились только итогом целой цепи процессов, начинавшихся со стимулирования ситуации не на объектном, а на событийном уровне. Если рассматривать среду российских городов на привычном нам объектном уровне, то нетрудно обнаружить, что отсутствует преемственность развития городских структур различного масштаба, обеспечивающих её цельность.
Архитектура первых лет советского государства была отрицанием предшествующего ей буржуазного периода модерна и неоклассики, сменивший её советский вариант неоклассики 1930-1940-х, модернистская застройка 1950-1960-х гг., застройка последующих 1970-1980-х гг., отличающаяся гипертрофированным масштабом и скудная на наполнение предметно-пространственной среды в человеческом масштабе, разномастная и индифферентная к окружению застройка постсоветского времени — достижения каждого из этих периодов не продолжали предыдущие достижения.
Но к средовой катастрофе русские города приближало другое обстоятельство — несоответствие формата деятельности формату объектного наполнения среды. Если в первые советские годы торговые лавки, клубы и прочие формы деятельности по объему были примерно совместимы с "пространственными ячейками" застройки предыдущих периодов, то во второй половине века формат социалистического хозяйствования заметно укрупнился, с большим трудом размещаясь в тесных для него рамках застройки исторических центров.
Мало задействованные исторические центры городов стали приходить в запустение. Крупный масштаб застройки советского времени был неплохо приспособлен к быстрому строительству новых городов, но совершенно непригоден к встраиванию в плотную ткань исторических центров. Вокруг ветшающих исторических центров выстраивались пояса крупномасштабной жилой застройки.
Обратный процесс произошел с советской застройкой уже в постсоветское время — формат деятельности стал дискретным, это несколько реабилитировало исторические центры, но крупный масштаб советской застройки оказался неадекватным новому формату активности и характерной для него высокой интенсивности. Сорокалетний порог физического износа застройки советского периода совместился с моральным. В итоге этих процессов ряд русских городов выглядит не иначе как ветхий исторический центр в окружении пояса стареющей советской застройки.
[…]
Не нужно… думать, что вопрос комплексного преобразования городской среды — это вопрос экстраординарных объемов финансовых затрат. Представление о полном сносе и замене городской застройки на новую также является рецидивом объектно-ориентированного представления.
Со средой можно работать как с живым организмом — метод точечной инъекции почти буквально воспроизводит технологию выращивания живых тканей в медицине — новые узлы в городской ткани образуют новые связи, новые связи образуют новое наполнение. Отношение к деятельности в условиях городской среды как к веществу, связующему разрозненные объекты, делает метод абилитации похожим на реакцию заражения вирусом ("вирус обновления").
Прореживание скоплений негативных элементов, консолидация потенциала позитивных явлений — каждая ситуация подсказывает свои методы работы, свою формулу запуска процессов, способных находиться в устойчивом "самоподдерживаемом" состоянии.
[…]
Итак, главный фактор средовой катастрофы российских городов — это отсутствие достаточно развитого представления о сущности городской среды, о том, какие качества делают её пластичным и податливым материалом для работы. Что ж, самое время актуализировать такое представление.
Полностью в источнике.