Ранее я писала о переиздании отдельной книгой дореволюционных работ А.И. Новикова (1861-1913) и приводила небольшой фрагмент из неё. Сегодня добавлю ещё одну статью
Н.П. Богданов-Бельский. Новая сказка. Фрагмент. 1891
А.И. НОВИКОВ
Фрагмент из книги
«Записки о земстве и сельской школе» (Тамбов, 2010)
Внутренний мир учеников
Если педагога наших средних учебных заведений посадить в сельскую школу, он вскоре сбежит, а если не сбежит, то наделает массу глупостей. Боже сохрани пересадить в народную школу воспитательные методы средней или городской школы. Другой материал требует и другой обработки. Трудно в короткой статье исчерпать такую обширную тему. Постараюсь несколькими штрихами охарактеризовать сельского ученика, как я его понял за свою многолетнюю школьную деятельность.
Первая и главная разница между городским и сельским мальчиком – это то, что городской с самого начала приучен к критике. Когда он возвращается из школы первый раз, его дома спрашивают: а каков учитель? А каков начальник? И т.д. Ученики критикуют все школьные порядки между собой, и в результате является прозвище каждого учителя, ходящие про него анекдоты, популярная карикатура и т.п. Держись, учитель. А то авторитет пропадёт, и плохо дело! Со временем критическое направление переходит с учителя на предмет, им преподаваемый, и на способ преподавания. Тут учитель держись ещё крепче! Боже избави, соврёшь! И себя погубишь, а то и науку свою!
Этот критицизм есть величайшее благо учеников средней школы: он поможет им сделаться людьми, хотя бы преподавание было плохо. Они сами сумеют разобрать, что хорошо, что плохо. Другими эта самостоятельность ставится им в вину. Нередки случаи, где гимназистов, а ещё чаще семинаристов, исключали за критическое отношение к учащим и к преподаваемым предметам.
Совсем другое дело в сельской школе. Ученики приходят из дома в школу, никогда ничего, кроме своей курной избы, не видавши. Само здание им кажется дворцом, а учитель великим учёным, которому открыты все тайны природы. Они ничего сами не знают, ничего не слыхали. Что вы им ни сообщайте, они всё примут за чистую монету. Доверие к учителю безграничное. Мне приходилось спрашивать учеников:
– Что, ваш учитель добрый?
– Добрый.
– Больно таскает за уши?
– А то нешто?
Учитель больно таскает за уши. Тем не менее, он добрый, хороший, умный. Дурным и глупым он быть не может.
Это отсутствие критики и это слепое поклонение учителю делает ребят более восприимчивыми как к добру, так и ко злу. Ложь в преподавании в средней школе приносит меньше вреда потому, что её скорее раскусят ученики; ложь в низшей школе оставляет непоправимый след на всю жизнь человека.
Естественно после всего сказанного, как велика нравственная ответственность сельского учителя, которому дано из этой девственной глины лепить, что угодно! Понятен вред, который может принести, драпируясь в доспехи учителя, малограмотный солдат или забывший читать по печатному русскому шрифту старый псаломщик!
Вторая разница между школьником деревенским и городским, это – удивительная нравственная чистота первого. Я не говорю про ту условную нравственность, которую так тщательно охраняют родители нашего круга в своих детях, в особенности в девочках. В гимназии в 10–14-летнем мальчике или девочке вы можете натолкнуться случайно на пример удивительной чистоты помыслов; а рядом в таком же ребёнке можете откопать бездну умственного, а то и физического разврата. В деревне нет ни того, ни другого. Там все знают всё и смотрят на вещи естественные, как на естественные. Никого особенно это не прельщает, потому что все знают, что на это своё время, а что теперь это время ещё не пришло. Развратный мальчишка в деревне – редкость.
Видел я, впрочем, случаи быстрого распространения на целую школу зла, посеянного одним товарищем, случайно им заразившимся на стороне. Но не об этом я говорю. Я говорю о нравственности другой, гораздо высшего порядка.
Крестьянский мальчик не лжёт, а городской редкое слово скажет правдивое. Чтобы узнать городского мальчика, вам надо его долго изучать, и то он сумеет вас провести, крестьянского изучать нечего. Он, когда вы хотите, сам откроет себя, каким он есть. Почему эта разница происходит, – сказать нелегко.
Крестьянского мальчика бьёт отец, бьёт мать, бьёт брат, бьёт сосед за всякую мелочь, а то ни за что, ни про что. Казалось бы, скорее ему сделаться лжецом, чем мальчику нашего общества, которого часто никто пальцем никогда не касался. Между тем факт таков, как я говорю. Не от того ли это происходит, что во всём нашем жизненном складе больше лжи, чем в жизни крестьянской? Наш мальчик лжёт не потому, что кого-либо боится, а потому, что живёт в атмосфере лжи. Отец обманывает мать, а мать отца. Отец обманывает начальство своё, гостей и всех, с кем имеет дело. Прислуга обманывает хозяев. Мальчик это видит и тоже с малолетства начинает лгать.
Крестьянский мальчик не лжёт, потому что не видит лжи. Ведь так естественно говорить правду! А потому и говорят её люди природы.
Итак, вот второе громадное преимущество сельского учителя перед городским: он может доверять своим ученикам. Новое преимущество накладывает на него новую обязанность: быть ближе к своим ученикам. Но может учитель и испортить всё дело. С самого начала незаслуженным недоверием к ученикам показать им, что не стоит говорить ему правду. Я видел примеры таких учителей, приучивших ребят лгать не хуже городских.
Перехожу к третьему различию между городской и сельской школой. В городе есть товарищеский дух в школе, а подавно в каждом отдельном классе. Класс решает не знать урока, класс решает сделать скандал учителю. Что сделал один, остаётся тайной. Начальство не допытается ни за что, кто провинился... «Не знаем». Вот и всё тут. Выдавший товарища, хотя бы причинившего сильную боль или убыток, – шпион, фискал.
У городской школы esprit de corps [фр. – чувство солидарности], который часто поддерживается мундиром. Честь мундира заключается, между прочим, в том, чтобы все были рыцарями более или менее, т.е. товарищей не выдавали, и чтобы грязное бельё не выносилось наружу и мылось дома. Школьный мундир, как и всякий мундир, от зла ни от какого не застраховывает и считается незапятнанным, если зло не получило огласки. Это вид фарисейской лжи, который является последствием обособленности, поддерживаемой мундиром. Снизу грязная рубашка, лишь бы мундир был чист, – внутри грязные дела, лишь бы они не всплывали наружу.
Иное дело в сельской школе. Никакого школьного или классного духа нет. Есть 50, 100, 200 учеников. Сидят в комнате 50 человек.
– Кто это сделал? – спрашивает учитель.
– Хведька, – кричат голоса, и к Федьке протягиваются указательные пальцы.
И Федька нимало не сердится на выдавших его. Ведь они правду сказали: он сделал это. За что же тут сердиться? И учитель действует на Федьку, как хочет и как умеет. Между учителем и Федькой нет класса. Оказывается, легче иметь чистое бельё, если выносить его из дому к опытной прачке. И чище, о (!), как чище в душе бывают эти грязные оборванцы, чем вылощенные городские щёголи в форменных треуголках, шапках и фуражках!
Когда едешь в вагоне по живописной местности, сплошь и рядом хочется крикнуть: «Постой, постой, остановись, дай поглядеть!» А поезд не останавливается и мчится дальше. То же испытываешь часто, когда пишешь статью и затрагиваешь животрепещущие темы. Хочется на них остановиться дольше и дольше, но размеры статьи этого не позволяют: надо лететь дальше; впереди ещё много важных вопросов.
А хороша душа крестьянского мальчика! Куда до неё городскому! И не то досадно, что городской хуже сам по себе. Ну, был бы хуже, – что же делать? Сам виноват. А то досадно, что зло к нему искусственно прививается, что зло считается для него доблестью, что его искусственно, преднамеренно портят...