А.А. Полторацкий
С 1811 года владельцем одной из суконных фабрик в Рассказове стал тверской дворянин Александр Маркович Полторацкий, который приобрел ее у брата знаменитого Николая Петровича Архарова – Ивана, а также купил здесь имение с крепостными крестьянами. Породнившись с Тулиновыми, Полторацкие стали развивать суконное и кожевенное производство.
У Александра Марковича был сын Александр, о котором в публикации С.И. Афанасьева «Друзья мои…» Новые биографические сведения о лицах пушкинского окружения из метрических книг петербургских православных храмов конца XVIII – начала XIX в.» приводятся сведения:
«Полторацкий Александр Александрович родился 7 и крещен 9 мая 1792 г. в Морском Богоявленском соборе (А.з. №115). Отец: отставной майор Александр [Маркович] Полторацкий. Восприемники: Двора Ее Величества генерал-майор Марк Полторацкий; генерал-майора Аркадия Терского жена Екатерина Ивановна» (отсюда).
В качестве примечания относительно даты рождения. Если человека дворянского происхождения крестили 9 мая, то родиться он должен был месяцем ранее, а то и двумя (дворяне не спешили крестить младенцев сразу поле рождения). Метрические книги, являвшиеся церковными документами, были точны лишь в части соблюдения православного обряда, – в данном случае обряда крещения, дата которого всегда была точной. А вот датам рождений, указанных в этих книгах, доверять, как я убедилась, нельзя. К такому выводу пришла, разбираясь с днями рождений дворян Боратынских.
Е.П. Бакунина. Автопортрет 1816 г.
Рассказово. Дорога на Тамбов. Фото начала XX в.
Усадебный дом Полторацких в Рассказове. Фото 2000-х гг.
В 1834 году Александр Александрович Полторацкий, участник Отечественной войны 1812 года, женился вторым браком на Екатерине Павловне Бакуниной – сестре лицейского друга А.С. Пушкина. С 1837 года их семья обосновывалась в селе Рассказово, но поскольку Александр стал предводителем дворянства (1837–1840), то большей частью они жили в Тамбове. Их дом стоял на Никольской улице (ныне Московская). Известно, что рождавшихся детей Полторацкие крестили в Никольской (Троицкой) церкви, которая располагалась у Студенецкого моста (на ее месте сегодня стоит памятник Танк «Тамбовский колхозник»). Сначала на свет появился сын Александр, потом дочь Екатерина. Потомки их продолжали жить в родительском доме и в XX веке.
Е.П. Бакунина-Полторацкая
Троицкая (Никольская) церковь в Тамбове. Фото начала XX в.
Сотрудник областного краеведческого музея Мария Федоровна Рыбкина писала в 1987 году в газете «Тамбовская правда»: «В Тамбове на Московской улице в одноэтажном доме, который не сохранился до наших дней, еще недавно жила с подругой Вера Александровна Кох, правнучка Е.П. Бакуниной (Полторацкой). В ее комнате многое напоминает прабабушку: большая фотография с автопортрета, личные вещи. Среди них находилась записная книжка-молитвенник с обозначением фамилии хозяйки его. Однажды, при одной из встреч, Вера Александровна передала мне эту реликвию. Ученые-пушкиноведы знают о существовании этой книжицы, и когда из-за границы в Пушкинский дом поступили рукописи Бакуниной, то для идентификации почерков обратились к нашей записной книжке».
Никольская улица в Тамбове. Фото начала XX в.
Улица Московская в Тамбове. Фото 2011 г.
В Тамбове от Никольской улицы на отрезке от того места, где была церковь, до Вознесенского монастыря сохранился лишь один старинный жилой дом, а в противоположную сторону – четыре. Да еще здание казначейства, которое стоит в самом начале улицы Мичуринской (бывшая Козловская).
Улица Московская в Тамбове. Фото 2013 г.
Один из сохранившихся старинных домов на улице Московской. Фото 2013 г.
«На Московской улице, в ряду вашего дома, ближе к Советской улице, чуть-чуть наискосок от того здания, где жила Марья Федоровна, там должны были строить дом, а старые сносить. И Марья Федоровна увидела в нем красивые кафельные печи.
– Володь, – говорит она мне, – приходи, может, пригодятся для будущего музея – для дома Боратынского в Софьинке.
Я пришел и сделал эскизы печи. Она была из белого кафеля. Причем конструкция ее такая: зеркало кафельное, потом идет полочка и тоже архитектурные ордеры, а дальше пошла сама кафельная печь. И на полу – кафель. То есть сочетание с полом продумано было. Все заглушечки латунные. Все было цело.
В том доме – две печи по углам в зале стояли. Мы начали с Марьей Федоровной их разбирать, кафель складывать. Потом она кого-то еще пригласила, а я ушел. Сейчас не помню, когда это было. Во всяком случае, до того, как я начал делать эскизы интерьеров к усадебному дому в Маре. Значит, это был конец 70-х годов.
– Я кафельные плитки, – говорит мне Марья Федоровна, – перевезу к себе во двор, чтобы просить машину в музее. Надо перевести их в музей. Где их хранить-то?
Так она и сделала».
Владимир Георгиевич также рассказывал, что знал одного коллекционера, который имел вещи из рассказовского дома Полторацких. Он сокрушался, что уникальные антикварные предметы тот коллекционер переделывал под свой домашний интерьер. Речь шла, прежде всего, о напольных часах, часть которых была отпилена, а потом собрана в нужном виде.
Любопытно, что однажды, когда в очередной раз Владимир Георгиевич пришел к нам в гости (а в последние годы жизни он наведывался к нам на Московскую почти каждую неделю), он был очень озадачен. «Помните, – сказал он, – я рассказывал вам о коллекционере, который получил антиквариат из дома Полторацких? Сейчас я его встретил во дворе вашего дома».
Этим человеком оказался наш сосед… Может быть, те часы до сих пор тикают у меня за стенкой?
– Володь, – говорит она мне, – приходи, может, пригодятся для будущего музея – для дома Боратынского в Софьинке.
Я пришел и сделал эскизы печи. Она была из белого кафеля. Причем конструкция ее такая: зеркало кафельное, потом идет полочка и тоже архитектурные ордеры, а дальше пошла сама кафельная печь. И на полу – кафель. То есть сочетание с полом продумано было. Все заглушечки латунные. Все было цело.
В том доме – две печи по углам в зале стояли. Мы начали с Марьей Федоровной их разбирать, кафель складывать. Потом она кого-то еще пригласила, а я ушел. Сейчас не помню, когда это было. Во всяком случае, до того, как я начал делать эскизы интерьеров к усадебному дому в Маре. Значит, это был конец 70-х годов.
– Я кафельные плитки, – говорит мне Марья Федоровна, – перевезу к себе во двор, чтобы просить машину в музее. Надо перевести их в музей. Где их хранить-то?
Так она и сделала».
Владимир Георгиевич также рассказывал, что знал одного коллекционера, который имел вещи из рассказовского дома Полторацких. Он сокрушался, что уникальные антикварные предметы тот коллекционер переделывал под свой домашний интерьер. Речь шла, прежде всего, о напольных часах, часть которых была отпилена, а потом собрана в нужном виде.
Любопытно, что однажды, когда в очередной раз Владимир Георгиевич пришел к нам в гости (а в последние годы жизни он наведывался к нам на Московскую почти каждую неделю), он был очень озадачен. «Помните, – сказал он, – я рассказывал вам о коллекционере, который получил антиквариат из дома Полторацких? Сейчас я его встретил во дворе вашего дома».
Этим человеком оказался наш сосед… Может быть, те часы до сих пор тикают у меня за стенкой?
Бывшая Никольская площадь. Тамбов. Фото 2010 г.
Воспоминание о Никольской улице (ныне Московская). Тамбов. Фото 2011 г.
