Семейная история Евгении Шудри. Часть 2
Ранее публиковала воспоминания Евгении Стефановны Шудри (Смоляковой), чье детство и юность прошли в Тамбове. Сегодня продолжу рассказ о ее семье.
Евгения Шудря. РОДОВОД. ИЗ МАМИНЫХ ВОСПОМИНАНИЙ
Всегда, когда мы с мамой Натальей Васильевной Смоляковой (1912–2002) встречались в Киеве или Тамбове, по вечерам она погружалась в воспоминания своего детства. Поражало в них то, что она каждый раз описывала одни и те же события, которые оставили яркий след в её душе, ничего к ним ни прибавляя, ни убавляя. Вот однажды я решилась это записать в марте 1999 года, когда в очередной раз приехала к маме в Тамбов:
«…Вода течёт. Плотина разделяет два пруда, тем самым разделяя деревни – Первую и Вторую Сергиевку (Покрово-Марфинский район Тамбовской губернии), а за ними – помещичья усадьба, река, лощина.
Дедушка Артём Жаров служил у помещика управляющим, а бабушка Варвара там же работала экономкой. Но она рано умерла, её все очень уважали, всегда такая вежливая, чистенькая, летом ходила под зонтиком. У них было два сына (Гавриил и Василий) и три дочери (Анна, Евдокия, [?]). Построили большой кирпичный дом, покрытый жестью (единственный на всю деревню) на двух хозяев возле речки.
Дедушка Артём жил со старшим сыном Гавриилом, дети которого выросли и разъехались. Дедушка был певчим в церкви, но на старость ослеп. А на второй половине у нашего отца Василия теснилась большая семья. Маму, Матрёну Григорьевну (неграмотную, дочь кузнеца), отец взял в жёны за красоту. Дедушка Артём сильно возражал – неравный брак.
Был большой сад. Двадцать деревьев: два ряда у деда Артема с сыном Гавриилом, два ряда – у нас. В саду построили ригу (сарай). Там хранились заготовки на зиму, кроме того мочили яблоки в бочках и закладывали на чердак свежие фрукты, а потом их ели зимой. Посреди сада стоял стол со скамеечками. Все собирались там, когда приезжали в гости родственники, которые поженились и разъехались.
Мой папа хорошо играл на гармошке. У нас в семье все хорошо пели: допоздна, бывало, поют и пляшут в саду. Нам, детям, не разрешали участвовать. Мы сидели с краю и молча наблюдали.
Как только объявили коллективизацию, народ повалил в город. Мой отец был образованный и служил в банке в Покрово-Марфине. В армии фамилию Жаров сменил на Зотова. Был небольшого роста, любил выпивать. Однажды зимой возвращался на лошадях, сбился с дороги, сильно простудился и заболел.
Когда папа болел, то я садилась возле него на скамеечке. Один раз он взял меня на колени и погладил по головке. Как-то папа подошёл к маме, взял её за плечи и сказал: «Я, вероятно, сегодня или завтра умру!» Брат Алексей (1908–1946) сразу запряг лошадь и привёз врача. Он осмотрел больного и сказал: «Матрёна Григорьевна, готовьтесь: сегодня-завтра умрёт!» Долго разговаривали. Затем ездили за священником, соборовали его и причастили.
Мы покушали, а я сразу же к отцу, а он еле-еле дышит. Я не отходила, всё время наблюдала за ним. Смотрю: он вздохнул два раза и… затих. Я подбежала к маме и закричала: «Папа умер!» Это произошло на второй или третий день Пресвятой Богородицы, когда мне было десять лет, в 1922 году. Погода стояла хорошая. Мама сильно плакала, так как осталась одна с шестью детьми: младшей Александре тогда было шесть месяцев.
Мама оставалась совершенно неграмотная. Но сколько она знала молитв – удивительно! Просыпаюсь, а она уже на коленях. Я подойду к ней, встану рядом и молюсь. Она меня погладит по головке: «Умница, моя!» Я помолюсь, а потом опять ложусь спать.
Хозяйство у нас было большое. Но с начала коллективизации лошадку хорошей породы у нас забрали в колхоз. А корову, овец, поросят оставили, так как вдова с малыми детьми. Мама ходила в управление, просила помощи: земли было много, а обрабатывать было нечем. Люди добрые помогали, а мама потом им отшивала по вечерам и ночам. Когда-то папа ей купил швейную машинку «Зингер». Мама была большой мастерицей. Шила всё: и платье, и брюки, и шапки…
Я окончила три класса, дали справку для учёбы в семилетке. Старшая сестра Анна Васильевна Васина (1901–1979) собралась к мужу на Урал, поскольку начались гонения, связанные с коллективизацией, и забрала меня с собой. Я начала учиться в четвёртом классе и закончила там семь классов. Сестра заботилась обо мне: обувала и одевала. Когда у неё появились дети, то я была им за няньку.
Когда уже подросла, мы вернулись в Тамбов, и я устроилась на работу воспитательницей в детский садик, который находился на территории Пехотного училища. Там познакомилась с курсантом Стефаном Стефановичем Смоляковым (1910–1943), который оканчивал училище. 23 февраля 1936 года мы поженились. Молодым офицером его посылали на разные участки, где жилья не было. Собственно, мы и не жили вместе. Как только Гена родился, я перебралась с ним к сестре. В 1940 году Стефан получил направление в часть, которая располагалась на Кольском полуострове в городе Мончегорске, и забрал нас. Ты только родилась, когда 22 июня 1941 года объявили о начале войны, и папу, как кадрового офицера, сразу отправили на фронт.
Я осталась одна с двумя детьми: Гене было 4 с половиной года, а тебе-то – всего месяц. За мной приехала сестра Вера Илюхина (1910–1981) и забрала меня с двумя детьми в Тамбов к сестре Нюре в совхоз Инжавино, где её муж Герасим Ермолаевич Васин (1900–1977) работал главным бухгалтером. Они жили в отдельном доме (ведомственная квартира). Вскоре его демобилизовали. Мы остались с сестрой и детьми одни на хозяйстве.
После получения мною похоронки на твоего отца в июле 1943 года нас сразу же выселили из квартиры. Я переехала с вами к больной маме досматривать её в деревню Сергиевка. После её смерти в 1946 году я продала наследственную часть дома и на эти деньги и единоразовое пособие за погибшего мужа-полковника купила крохотную квартирку в центре города. Устроилась работать на хлебозавод лаборанткой. После окончания курсов по повышению квалификации работала технологом до выхода на пенсию».
